|
Почти всю свою жизнь я прослужил в
кавалерии. В июне 1941 года начинал командиром кавалерийского взвода
разведки в ОМСДОНе. Когда
началась война, мне было двадцать четыре года.
В 1938 году меня призвали в армию, и в октябре я прибыл в Минск, в
школу сержантского состава. А в 1939-м меня и еще нескольких
сержантов направили на учебу в харьковское погранучилище.
Перед выпускными экзаменами мы были в
летних лагерях под Харьковом. Вечером 21 июня сидели в летнем
кинотеатре, смотрели кино. Я заметил, что дежурный бегает по
лагерю, суетится. Потом он объявил: "Товарищи офицеры, срочно к начальнику
училища". И тут все как-то сникли. Было предчувствие, гнетущее
состояние...
А 22 июня о войне официально объявили по
радио.
На следующий день по приказу народного
комиссара нам присвоили офицерские звания, а годовые оценки
засчитали как государственный экзамен.
Выпускников училища было всего
пятнадцать человек, и десять из них, в том числе и меня, направили
для службы в ОМСДОН. Меня
назначили командиром взвода в первый полк дивизии, затем, когда из
Ташкента для формирования и отправки на фронт прибыл 10-й стрелковый полк,
командиром разведвзвода в нем.
Однажды командование получило
информацию, что в лес неподалеку от Реутово сбросили десант. Моему
взводу поставили задачу найти и задержать немцев. Ночью лес
прочесали. Обнаружили три парашюта, висевшие на ветвях деревьев.
Мы прошли еще немного и наткнулись на диверсантов. Это были первые
немцы, которых я увидел во время войны.
А в один из дней мне вручили
предписание, согласно которому я должен был убыть в распоряжение
командира кавалерийского полка ОМСДОНа
и принять взвод разведки. Уехать на фронт с ташкентским полком не
удалось. Судьба распорядилась иначе.
Кавалерийский полк нес патрульную
службу в Москве. Я со своим взводом - в районе Курского вокзала.
Особенно напряженно было 16 октября, паника охватила город.
Казалось, вот-вот немцы ворвутся в Москву. Столицу бомбили. Кроме
того, в городе действовали провокаторы.
Мои ребята задержали двоих — майора и
капитана в танкистской форме - они ехали на эмке. Бойцы потребовали
остановиться, а те не подчинились. Пришлось выстрелить. Пуля прошла
через лобовое стекло как раз между водителем и пассажиром. Машина
затормозила.
Я был в дежурной комнате, когда привели
"танкистов". Они разговаривали со мной резко, грозили, что за их
задержание меня снимут с должности. Однако я тут же позвонил
коменданту, который велел привезти задержанных в комендатуру.
На следующий день комендант сообщил, что
эти двое — самые настоящие немецкие лазутчики. Они распространяли
слухи о том, что Москва падет.
Вспоминаю и другой случай. Неподалеку от Колхозной площади мои
солдаты заметили, что в одном из домов на последнем этаже в окне то
гаснет, то зажигается свет — это тогда, когда вся Москва жила в
строжайшем режиме затемнения. Закралось подозрение: не иначе
кто-то подает сигнал. Дом оцепили, вычислили, в окне какой квартиры
свет, поднялись.
В квартире были одни женщины, и они
категорически отрицали, что зажигали свет. Я приказал сержанту
выйти на улицу проверить, не ошиблись ли мы. Пока он выходил, я
зажег в комнате свет. Сержант подтвердил, что окно то самое. Женщин
арестовали. Как оказалось, не зря — во дворе их дома был заводик по
производству гранат, и они сигналили немецким бомбардировщикам.
В прифронтовой полосе на лошадях мы
охраняли тыл наших войск. Случалось, что диверсанты прорывались к
нам в тыл на мотоциклах.
Один случай, приключившийся со мной во
время войны, попал даже в боевой формуляр дивизии.
Тогда я был разведчиком. Возвращался со
своими бойцами из рейда по Подмосковью в штаб полка. До Москвы было
далеко. Я глянул на карту — перед нами была Москва-река, и до
ближайшего моста километров тридцать. И вдруг обнаружил на карте еще
одну, правда, паромную переправу, ближе к нам. Я решил не ехать в
объезд, а переправиться на пароме.
Нас
было пятнадцать всадников. Я торопился доложить результаты
разведки в штаб. Каково же было наше удивление, когда увидели на
месте парома большую колхозную лодку, рассчитанную на пятнадцать
человек, и перевозчицу — бабульку.
Я принял решение переправить лошадей на
лодке. Солдаты, переночевав на берегу у стога сена, утром в обход
сами пришли в полк.
Командир полка Васильев и начальник
штаба Силкин отругали меня за
такую переправу - рисковали, мол, не только людьми и лошадьми, но
ведь и бабку-перевозчицу могли утопить.
Правда, позже об этом моем поступке
появилась запись в историческом формуляре: "Впервые в кавалерийской практике
осуществлена переправа лошадей над
лодке".
А летом 1944
года на Белорусском фронте наши
войска взяли в плен пятьдесят семь тысяч немцев.
Пленных привезли в Москву, разместили на территории кавалерийского
полка на Полежаевской. У нас там был большой плац, на котором
проводились занятия.
На поле стояли радиоусилители,
передавали новости с фронтов. Примечательно, что, когда диктор
говорил об очередном отбитом у фрицев городе, пленные кричали: "Ура!",
приветствовали наши войска. Этим немцам, можно сказать, повезло,
что именно тогда они оказались у нас в плену. Многие из них смогли
спустя несколько лет вернуться домой в Германию.
Большинству из них приказали воевать,
они и пошли. Кто-то из них действовал жестоко, а кто-то нет.
На поле и на ипподроме они пробыли
четыре дня. Потом немцев провели по Москве, конвоировали
их тридцать два кавалериста.
 Вместе со своими бойцами я вел одну из
колонн по Хорошевскому шоссе, мимо Белорусского вокзала, по улице
Горького, Садовому кольцу до Павелецкого вокзала, на товарную
станцию, где немцев ждали теплушки. Другую, которая была больше,
вели в сторону Рижского, Савеловского и Ленинградского вокзалов.
Кроме всадников ее сопровождали и пешие
бойцы. Немцы выстроились по порядку: впереди колонны - генералы,
человек сорок, потом офицеры и потом уже солдаты.
Люди с балконов и из окон что только не
бросали в пленных. И воду на них лили, кричали, ругались. Ведь
каждая семья кого-то из близких на войне потеряла. У меня три брата
погибли на фронте. Один под Москвой, второй на северном
направлении, третий пропал без вести.
...А 24 июня 1945 года был Парад
Победы. Принимал его Жуков на лошади из нашего полка.
В наш кавалерийский полк ОМСДОНа приезжали и Жуков,
и Рокоссовский, и многие другие известные люди. Подбирали для себя
лошадей. Приезжал в полк со своими сыновьями и командир нашей
дивизии — Герой Советского Союза генерал Епанчин. Он был цыган и коней
обожал.
Лошадей для кавалерийских полков во
время войны брали у граждан и в колхозах. А после войны их нам
поставляли северокавказские конные заводы. Оттуда, кстати, и лично
для Буденного привозили рысаков.
В
1945 году я учился в кавалерийской школе имени Буденного. И раз
шесть получал призы, выигранные на соревнованиях по конному
спорту, из рук маршала. Он меня даже знал по фамилии. Я хорошо
владел шашкой и на полном скаку умело рубил. И именно по этому виду
стал чемпионом Советского Союза. Когда Буденный приезжал на
соревнования, он всегда спрашивал: "А Василенко будет выступать?".
Я занимался конным спортом еще с
Харькова. В 1948 году добился звания мастера спорта СССР. Пять лет
выступал за сборную Союза. Призер международных соревнований,
первенства Европы.
Прыжки через барьеры, полевые
испытания, пробег на сто километров на лошади и многое другое — вот
из чего состояли тогдашние соревнования. Для выступлений у меня
был конь по кличке Кремень, большой, массивный, двадцатилетний. Он
плохо видел, но прыгал отлично. Надеялся всегда на меня. Если я
ошибался, то и он ошибался. Если я вел его верно, то он прыгал
безошибочно. Доверял мне полностью.
В праздник устраивались соревнования. Я
выступал на этом коне.
В дивизии я служил, пока в 1954 году не
расформировали кавалерийский полк. Мне предложили ехать служить в
Тюмень. Но я отказался.
В Москве в пятидесятые годы был
кавалерийский полк милиции. Он и сейчас есть, только называется
"4-й оперативный". Командир полка пригласил меня работать своим
заместителем. Я перевелся в милицию и проработал там до пенсии.
Уволился в звании майора.
Уже на пенсии работал тренером в одном
из московских конно-спортивных обществ. Потом старшим тренером
азербайджанской сборной по конному спорту и пятиборью. С 1974 по
1995-й - работал в гражданской авиации.
Так сложилась моя военная биография.
Четырнадцать лет я отдал дивизии Дзержинского. И несмотря на то, что
моя служба в ОМСДОНе пришлась на
тяжелые военные годы, это, пожалуй, лучшее время в моей жизни. Я был
молод, меня окружали интересные, сильные и мужественные люди, и я
занимался любимым делом.
Виктор ВАСИЛЕНКО, майор в отставке, ветеран дивизии |
Наверх!
