Навигация

Возврат

25 августа 2006г. Черная пятница черного августа: очевидец

 Центр стоит практически намертво. Набережная Фонтанки еле двигается от цирка к Невскому, на каждом перекрестке – мат, ругань, гудки. Там и тут в пробках безнадежно застряли пожарные машины. Проблесковые маячки работают, сирены завывают, но это все бесполезно. Впереди над домами поднимается едва заметный столб прозрачного дыма. Его, если постараться, можно увидеть еще с Литейного моста. Над городом висят тяжелые черные тучи, и сердце как-то беспокойно колотится в груди. Звонят из редакции - «на Измайловском горит собор, срочно езжайте туда». Ничего не понятно, но разворачиваемся и встаем в гигантскую пробку. Там, где раньше высился гигантский купол Троицкого собора лейб-гвардии Измайловского полка, теперь стоял столб пламени. Казалось, до самых небес. И в ту же секунду, не дав нам даже возможности произнести хоть звук, пылающая громада как-то неуклюже вздохнула, качнулась и рухнула. Веселые искры рванули к тучам, словно все эти столетия томились в ожидании своего часа под куполом собора. Горящие обломки падали вниз, на крышу храма, и там немедленно занимались новые и новые костры. Через минуту над центральным барабаном снова взметнулось гигантское пламя, снова потянулось к черным небесам, пытаясь их достать, лизнуть, обжечь. В то же мгновение занялись и малые купола. С начала пожара прошло чуть больше двадцати минут. «Боже, Боже, ну куда ты смотришь», - говорит водитель, и в этот самый момент на нас обрушивается сильнейший ливень. Такой, что не справляются стеклоочистители, по асфальту бегут реки, пробка встает окончательно. Впрочем, до горящего собора уже рукой подать, я выхожу в эфир, делаю первый репортаж, а потом под дождем бегу к собору. Там уже тысячи и тысячи людей, сплошное кольцо милиции, ОМОНа, всюду воют сирены, грохочут лестницы, тарахтят механические помпы. Достаю удостоверение, прохожу за оцепление – здесь абсолютная неразбериха. Единственное, что удается узнать – что здесь почти все пожарные расчеты города. Выдвижные лестницы не достают до крыши, вода испаряется, не долетев до огня. Священники и прихожане выносят из храма иконы и утварь, на них с крыши падает пепел и льется вода. Наверх страшно смотреть – там совершенно распоясавшееся пламя пожирает все, на что натыкается. Вскоре эвакуацию ценностей прекращают: есть угроза обрушения всего собора. В небе появляется вертолет МЧС с пожарной емкостью. Делает круг над собором, выливает воду – мимо. Летит на Неву, наполняет бак, повторяет маневр – мимо. На толпу, на пожарных – но только не на собор. А там, наверху, из маленького купола начинает валить черный густой дым. Люди плачут и крестятся. Я в очередной раз выхожу в прямой эфир, и у меня у самого дрожит голос. Опустились сумерки, и объявили о локализации пожара. Пламя успокоилось, пожрав все, что смогло. На обугленном барабане лениво пляшут маленькие язычки пламени, иногда с грохотом обрушиваются догорающие строительные леса. Из храма выходят пожарные, снимают каски, садятся на поребрик. С площади в окружении милицейского конвоя выезжают грузовики со спасенным добром. Дождь уже не льет – так, плачет. Год назад я был там, наверху, под куполом этот собора. Видел старинные дубовые балки, на которых со времен Стасова держался знаменитый синий свод. Поднимался к самому кресту. Поднимался по тем самым строительным лесам, которые окружали купол в надежде на реставрацию и которые загорелись вчера вечером. Стоял на верхней площадке, смотрел на город, и это было ликование. Было невероятно красиво и свободно. Мешало только одно – разворованные деньги, из-за которых леса не были достроены, а реставрация все никак не могла начаться. Совсем как в Щелейках. Как во всей этой стране. И вот вчера поверить в то, что это все происходит на моих глазах, невозможно. Я никогда не видел, как горят храмы, я никогда не видел такого пожара, такого пламени, над которым испаряется даже дождь – над горящим собором висит легкое белое облачко. Я никогда не мог себе представить, что огонь может вот так злобно и безудержно танцевать там, где еще час назад сверкал крест. А когда у тебя у самого в душе который день, который месяц горит твой собственный храм, который ты поджег по злобе или по глупости, и этот пожар ничем теперь не остановить – вот тогда становится действительно страшно и тоскливо. Потому что понимаешь, что идти-то больше некуда. Гибнет и рушится все – даже самое святое. Самое неприкосновенное становится грудой обломков. И рука не поднимается креститься.

Norder (norder)
@ 2006-08-26 12:50:00
http://www.livejournal.com/
фото с Интернет-сайтов

Наверх!