|
Их трое. Три подруги — Наталья, Алевтина и Ирина. Их гражданская
профессия медсестра превратилась в военную
— санинструктор.
Они совершенно разные. И внешне, и внутренне. У них
разные судьбы.
Одно у них общее. И
название у этого общего — страшное. Война...
Наталья Тюракова, санинструктор минометной батареи:
— У меня мечта была — попасть на войну. Еще со времен первой
чеченской кампании. Но тогда не получилось. А как только появилась
возможность, я решила, что буду служить.
14 сентября 2000 года мы прибыли в Гудермес. Первое впечатление —
шоковое: голая земля, муравьи и ничего больше. Жили в палатках. Без
света. Вода привозная. Мылись под открытым небом. Не поверите —
всего два туалета было на батальон! Здесь я поняла цену настоящей
дружбы. Такой сплоченности, взаимовыручки, поддержки на гражданке
не бывает. Были моменты, когда у нас даже хлеба не было — и тогда мы
делили на всех последний кусочек сухарика...
Алевтина Онучина,
санинструктор-дезинфектор:
— Мы планировали поехать в Чечню вместе с мужем. Он у меня
тоже военнослужащий, прапорщик. Но у него было очень больное сердце,
и во время прохождения медкомиссии случился инфаркт. Он остался
дома, сказал:
"Ты пока послужи, я через год приеду". А через
восемь месяцев мне пришла телеграмма с сообщением о том, что он
умер...
Мне было 38 лет, всю жизнь проработала на гражданке и вдруг попадаю
сюда. Всё было очень непривычно. В палатке, где размещался медпункт,
одиннадцати женщинам отгородили половину для жилья. Вторую палатку
приспособили под лазарет.
Служить, особенно поначалу, было очень тяжело. Оружия не знали,
воинское приветствие отдавать не умели... Нас так гоняли, бедных...
Ирина Хакимова,
санинструктор 1-й роты:
— Мы жили в Ижевске. Муж служил. Когда формировалась 46-я
бригада, ему предложили поехать в Чечню. Он согласился и сказал, что
жена у него медик и хочет ехать с ним. Мне дали предписание, и я
приехала в Кирово-Чепецк, на место, где формировался батальон.
Очень хорошо помню первый разговор с командиром.
Он спросил: "Ты крови боишься?" Я ему
ответила: "Товарищ полковник, как и всякий
нормальный человек, я боюсь умереть. Хотелось бы пожить. А крови
я не боюсь. Я сама выбрала для себя эту профессию". — "Если
нужно будет, сможешь оказать помощь раненым?" -"Смогу"...
1 сентября 2000 года в Чечню пошел первый
эшелон, в котором мы ехали. Получилось так, что я ехала не в
пассажирском вагоне, как другие женщины, а со своими ребятами
в теплушке. И нисколько об этом не жалею... Нам с мужем
отгородили небольшое место, сами они спали в два яруса... Всю
дорогу ребята играли на гитаре, пели... Изумительные ребята...
Наталья Тюракова:
— Пробыли мы здесь неделю и поехали на
зачистку. Для меня, человека сугубо штатского, все казалось
очень необычным. Конечно, было чувство страха. Все время ждала -
а что же будет дальше, чем все это закончится... Мы, девчонки,
ехали на разных БТРах. И нам так не хватало друг друга! Нам
просто хотелось хотя бы видеть друг друга. Всё ждали — а вдруг
подрыв! А вдруг обстрел! Но, слава богу, обошлось.
А дальше потихонечку втянулись...
Первый год-полтора мы в батальоне практически
не жили. Постоянно куда-то выезжали. На неделю, а то и больше...
Ходили в резиновых сапогах, в "санитарке" ночевали в два этажа.
Ни умыться, ни помыться... В батальон вернемся, постираемся,
одежду вечером на печке развесим, она к утру высохнуть не
успеет, а начмед уже говорит: "Ну все, девчонки, надо
выезжать!" Мы побыстренькому собрались и по новой поехали...
Алевтина Онучина:
— Постоянно ездили на "инженерки", на
спецоперации. Потом начались зачистки. Все медики на них
выезжали. У нас не смотрят на то, что я, например,
числюсь
санинструктором-дезинфектором. Это не имеет никакого значения.
Будь ты начальником аптеки или еще кем — все выезжают.
Перед первым выходом на спецоперацию все так
волновались, переживали! И очень боялись. Все же с гражданки,
никто раньше не служил...
В 2000 году здесь было очень страшно. И
обстреливали постоянно, и на колонны нападали... А
у меня дома двое сыновей остались с бабушкой.
Ирина Хакимова:
— Первый мой боевой выезд был в Аргун и поселок Октябрьский.
Там я впервые увидела горящие нефтяные скважины. Жуткое зрелище... А
вечером мы попали под небольшой обстрел. Спрашиваю у командира:
"Товарищ капитан, а мне что делать-то?" Отвечает: "Ложись на
носилки, укройся броником и лежи!" Три минуты пролежала, пять. Не,
думаю, мне так не интересно. Потихоньку вылезла, подсела к
ребятам... Слышу: стрельбы-то уже и нет...
Наталья Тюракова:
— Самое серьезное испытание выпало на нашу долю ровно через
год, 17 сентября.
Стояло обычное сентябрьское утро. Ничто не предвещало беды. И вдруг
раздалась команда "Батальон, в ружье!". Все поднялись. Я побежала на
позицию своей минометной батареи. Бегу и чувствую — что-то не так,
звуки какие-то непонятные. Оказалось, это пули над головой свистят.
Ирина Хакимова:
— В этом бою я не участвовала. В конце августа у нас был
подрыв, я выезжала туда и очень сильно подвернула ногу. Дело дошло
до операции, после которой я ходила на костылях. Но там был мой
муж...
Когда я ковыляла на место сбора, мимо пробегал командир моей роты
Александр Просвиркин. Я ему крикнула: "Товарищ капитан, я с вами!"
Он ответил: "Ирин, в другой раз..."
Другого раза не было... Он погиб в том бою.
Наталья Тюракова:
— Выехали к поселку Дружба. Это рядом с нами. Там бурятский
сводный отряд милиции попал в переделку и просил помощи. Наша
санитарная машина выдвигалась последней — сзади было только
прикрытие. Когда мы ехали — ничего не видели и не знали. А потом нам
передают по рации — вы отрезаны. Все продвинулись вперед, а
остались только наша машина и БМП.
Началась сильная стрельба. Мы из "санитарки" выкатились, как мячики, и укрылись в канаве.
Загорелась соседняя машина. А мы не можем даже головы поднять,
никуда не можем продвинуться. И тут по рации узнаем, что в головной
части колонны одна наша машина сгорела вместе с командиром и
мальчишками.
У нас наступил шок. Словами не передать ощущения... Чувства страха
не было. Было ощущение, что все внутри онемело...
Подъехал зампотех, помог нам выбраться, сказал, что у нас много
раненых. И мы поехали вперед.
Когда попали на поле боя, первая мысль — здесь всё стреляет. Огонь
велся отовсюду. Пулеметы, минометы работали. Кромешный ад какой-то
был... Передвигаться было невозможно. Со всех сторон на тебя что-то
летело.
Для нас стали создавать дымовую завесу, чтобы мы могли раненым
помочь. Мы их перевязывали, подтаскивали к машине и ползли за
следующими.
Алевтина Онучина:
— В бою женщине страшно. А что делать?! Таскали раненых,
поднимали их, а они в брониках, тяжелые, запихивали в БТР. Сама
тоже в бронике, в каске. А тут еще оружие болтается, мешается — а
бросить его нельзя!
Помощь медицинскую оказали, и стала я ребятам помогать в бою,
магазины для автоматов снаряжать. Они огонь сильный вели. А что там
магазин выстрелить?! Минута и всё! Они кричат: "Давай быстрее!" Я
уж так старалась...
Наталья Тюракова:
— Собрали первую партию раненых и повезли в батальон.
Думали: вырвемся — не вырвемся? Повезло, вырвались... Привезли и
стали отправлять их на вертушках в "Северный" - они садились и
взлетали одна за другой. А раненых всё подвозили... Нам не разрешили
вернуться обратно к месту боя — мы просто не смогли бы туда
прорваться, в это огненное кольцо.
Ближе к вечеру наши стали возвращаться. Картина стоит перед глазами,
как из какого-то кино — на небе свинцовые тучи, ребята идут пешком,
вооруженные, грязные, с черными от копоти лицами. И тут нас
прорвло. Мы с девчонками собрались вместе и сидели-ревели. Никак
наплакаться не могли. А еще страшнее стало, когда всех раненых
отправили, наступила темнота, а мы без света, безо всего... И тут на
нас прямо горе навалилось.
Убитых стали подвозить, а мы их узнать не можем — просто какие-то
головешки. Только одного мы идентифицировали — мальчишку из
разведки — по его личному номеру. Остальных — нет...
Ирина Хакимова:
— В роте сгорело две машины - 10-я и 13-я. В 10-й сгорели
капитан Просвиркин и с ним восемь бойцов. А 13-я — это машина моего
мужа. Когда они выходили из боя, их подбили. Механик-водитель и
наводчик-оператор успели выскочить, а в отсеке еще находился
раненый. Он погиб. Это был единственный солдатик, от которого
ничего не осталось. Он лежал на ящике с гранатами, и они
взорвались...
Из нашей роты тогда погибли десять человек... Всего в батальоне -
двенадцать.
Наталья Тюракова:
— Тем же вечером мы поехали в засаду помогать нашим ребятам.
В одном БТРе ехала я, во втором — фельдшер. Вот тогда было
по-настоящему страшно. Страшно было даже из БТРа вылезать. А кроме
страха было
чувство полной неизвестности. Не знали, чего ждать... И щемящее
чувство боли... И только под утро, когда начало рассветать, страх
стал потихоньку отступать. Смотрю, кругом все ребятки свои, родные,
тебя никто не бросит, поддержат...
Потом мальчишки ходили по полю боя и подбирали останки погибших, те,
что не смогли подобрать в первый день. Собирали в вещмешок. То кость какая-то,
то еще что-то от наших мальчишек... Я все это видела. Это не было
чувством ужаса. Это было какое-то другое чувство, которое просто не
передать словами.
Когда мы вернулись в батальон, всех "двухсотых" уже отправили. А то,
что мы насобирали на поле, похоронили в братской могиле.
Ирина
Хакимова:
— По уставу не положено, но я прошу ребят называть меня
просто Ириной. Мне хочется для них быть не какой-то абстрактной
женщиной-военнослужащей, а старшей сестрой. Может, это красивые
слова, но это действительно так... Я всегда говорила и говорю: "Для
меня 1-я рота — это второй дом..." Ребята из моей роты очень многое
для меня значат.
В тот вечер я сказала своим ребятам, которые вернулись из боя: "Пока
я здесь, я сделаю всё, чтобы о тех, кто погибли, никто не забыл...
Наталья Тюракова:
— Когда мы отправляли первых отслуживших ребят домой,
прилетели большие вертушки — я даже тогда не знала, что их называют
"коровами". Мальчишек провожаешь и понимаешь, что они — часть тебя.
Они улетают в другую жизнь — и как будто уходит кусочек тебя. Они
такие счастливые бегут к вертолету, машут нам — а у тебя сердце на
части рвется. И слезы на глаза наворачиваются. Да какое там
"наворачиваются" - стоим, ревем. Такого, наверное, уже больше
никогда в жизни не будет... Комбат нам говорит: "Девчонки, что же вы
плачете?! Они же домой улетают! Радоваться надо!" А нам до такой
степени их жалко, как будто это наши дети от нас уходят...
Ирина Хакимова:
— Этим летом сын приезжал к нам сюда. Ему сейчас
четырнадцать лет. Посмотрел, где и как мы служим. Понравилось. Не
хотел уезжать, но 1 сентября приближалось. Уехал со спокойной душой,
что у нас здесь всё нормально. Вчера ему звонила, говорит:
"Мама, передавай привет всем, кто меня
знает..."
Наталья Тюракова:
— Был у меня небольшой перерыв в службе — уходила в
декретный отпуск. Я на войне встретила свою любовь. От любимого
человека родила сына. 10 ноября ему будет два годика. Сын остался
на родине у подруги, с которой мы дружим уже двадцать лет и которая
роднее мне, чем родная сестра.
Алевтина Онучина:
— Контракт у меня заканчивается в августе
следующего года. Но я планирую его еще продлить. У меня два сына
учатся. Один — на пятом курсе университета, второй 11 классов
закончил и тоже поступил дальше учиться. Надо же их учить!
Они, конечно, очень ждут меня. И очень за меня
переживают. Отец у них на глазах умер. Они эту боль перетерпели...
Боятся, чтобы со мной чего-нибудь не случилось. Я им говорю, не
волнуйтесь, у меня все нормально будет.
Подполковник Николай КАЗАКОВ
|
Наверх! 